Усекновение главы Иоанна Предтечи
Конец 1550-х – начало 1560-х годов. Москва. Оклад: вторая четверть XVII века. Москва
49,8 × 41,5 × 3,8 (в окладе). Доска цельная (липа), две врезные встречные шпонки, ковчег, паволока, левкас, темпера, золочение.
Оклад: серебро, позолота, чеканка, гравировка.
Происхождение не установлено. Находилась в собрании В. М. Момота, купившего икону в Москве в 2008 г. Приобретена для музея в 2010 г. Инв. № ЧМ-496.
Раскрыта от поздней записи и реставрирована В. М. Момотом в 2008 г.
Доска слегка покороблена, повреждена жуком-древоточцем; следы от гвоздей, крепивших утраченные части оклада. Многочисленные мелкие утраты по всей поверхности, восполненные новым левкасом и тонировками (местами темперой), в том числе на лике Иоанна Предтечи, на фоне около палаты, на колене палача; на ногах пророка – вставка овальной формы (на месте ожога от свечи). Чинки и тонировки по всей поверхности: на одеждах, на кронах деревьев, на фоне пещеры. Золото ассистов сильно потерто, на нимбах частично восстановлено. Оклад слегка деформирован, многочисленные мелкие разрывы и повреждения, позолота потерта. Утрачен фрагмент оклада на фоне.
Изображение последней сцены земного жития пророка Иоанна Предтечи связано с подробными описаниями этого события в Евангелиях (Мф. 14, 10; Мк. 6, 28), согласно которым усекновение непосредственно предшествовало празднику Пасхи и жертвенной смерти Христа. Последующая история обретений главы Предтечи – одной из важнейших святынь христианского мира – трижды отражена в православном календаре, что предполагало установление особого праздника в память о ее усекновении (29 августа). Это объясняет появление сцены уже в ранневизантийском искусстве и широкое распространение ее в русской иконописи, обусловленное, кроме того, сложившейся на Руси традицией освящения храмов в честь Иоанна Предтечи, особенно усекновения главы пророка.
Иконография основана на евангельском рассказе и восходит к древней и наиболее распространенной традиции изображения этой сцены в византийском искусстве. На фоне пустынных горок и палаты, означающей место казни – у дворца Ирода Великого, палач заносит меч над связанным, покорно склоненным перед ним Иоанном Предтечей, смиренно ожидающим удара. Вопреки тексту Евангелия событие изображено происходящим не в темнице («И усекнул его в темнице»), а на фоне горок, далеко за городом, о чем свидетельствует изображение крепостной стены вдали и башнеобразного строения справа, которое может намекать и на темницу как на место действия. Усекновенная, покоящаяся на драгоценной чаше-дискосе глава скрыта в пещере, островерхий проем которой служит ей естественной сенью: уже прославленная святыня словно ожидает будущего обретения. Символизм образа отражает слова праздничного канона на день Третьего обретения: «Паче злата глава твоя просиявши, Предтече, сокровиществована в сребреных сосудех, яко богатство многоценно» (25 мая, на утрене канон, песнь 8, тропарь 3). Размещением главы в пещере, то есть объединением на одной иконе сцен казни и обретения главы, древнерусская иконография «Усекновения» существенно отличается от византийской, что также свидетельствует об особом внимании на Руси к содержанию этой композиции.
«Усекновение главы пророка Иоанна» как самостоятельный иконописный сюжет известно в древнерусском искусстве лишь с конца XV в., однако очевидно, что такие иконы, в том числе и храмовые, писались на Руси гораздо раньше. Это доказывается обилием церквей, престольный праздник которых приходился на 29 августа, возводившихся как в Москве (например, деревянный храм древнего Ивановского монастыря «в Бору» до 1415 г., перестроенный в 1514 г. в камне Алевизом Новым; или храм 1337 г. на Малой Лубянке), так и в Новгороде (только согласно описи, составленной между 1463–1508 гг., там было четыре престола Усекновения, в том числе и в самом Софийском соборе) . Однако наибольшее число икон и храмов, посвященных празднику Усекновения главы Иоанна Предтечи, создавались в эпоху Иоанна Грозного (1529-1584), поскольку на этот день приходились именины царя, а пророк был его небесным патроном. Впоследствии интерес к иконографии и строительству иоанновских храмов на время ослабевает, особенно во время правления Бориса Годунова (новые каменные престолы с таким посвящением письменными источниками тех лет не зафиксированы).
Иконография публикуемой иконы чрезвычайно близка к самому раннему из дошедших до нас памятников с изображением Усекновения главы Иоанна Предтечи – московской пелене 1490-х гг. из собрания П. И. Щукина (ГИМ), вышитой в мастерской великой княгини Елены Стефановны. Совпадает не только основная прорись изображений, но и отдельные детали: длинная милоть, плотно обтягивающая вытянутую и изможденную фигуру пророка; поза фронтально развернувшегося палача, высоко замахнувшегося мечом, жест его руки, поддерживающей ножны, даже одеяние – характерный белый с перевязью пояс и киноварный плащ с отлетающим бурно закрученным концом, палата справа. Словно по тому же рисунку написана миниатюрная секира, зажатая в развилке самого крупного древа, размещенного прямо у ног Иоанна. Образ ее соответствует евангельским словам Предтечи о грядущем Суде Божием: «Уже бо и секира при корени древа лежит: всяко убо древо, еже не творит плода добра, посекаемо бывает и во огнь вметаемо» (Мф. 3, 10). Орнаментальным полям шитой пелены вторит богатый оклад с растительным узором. Небольшая и явно вотивная по своему характеру шитая икона действительно была посвящена небесному покровителю супруга Елены – Ивана Ивановича Молодого, рано умершего старшего сына великого князя Московского Ивана III. Это позволяет видеть в рассматриваемой иконе близкий по замыслу патрональный образ, тем более что создание ее приходится на годы царствования Ивана Грозного – время особого внимания как ко дню 29 августа, так и к иконографии празднуемого события. Московское происхождение памятника доказывает еще одно, совпадающее вплоть до деталей, изображение Усекновения в клейме храмовой иконы Иоанна Предтечи с шестью сценами жития, написанной в 1570–1580-х гг. для Покровского собора (храм Василия Блаженного) в Москве (ГИМ) . Ее необычные пропорции с вытянутым и узким средником, видимо, восходят к греческой иконе Иоанна Предтечи около середины XVI в. из местного ряда Благовещенского собора, поставленной против царского места и служившей соименным образом правящего Иоанна IV.
Отличие московской иконографии праздника убедительно доказывается сравнением публикуемой иконы с более ранними, но также связанными со временем Ивана Грозного памятниками. Это прежде всего вологодский праздничный образ второй четверти XVI в. из собрания Б. и В. Ханенко (Киевский музей русского искусства) и средник псковской житийной храмовой иконы 1538 г. из придела Усекновения главы Иоанна Предтечи церкви Богоявления с Запсковья (ГРМ), представляющие совершенно разные изводы композиции.
Художественные особенности изысканной по решению иконы позволяют рассматривать ее в ряду столичных произведений середины XVI в., причем высокий уровень исполнения, живописные достоинства письма и сложный многосоставный характер красочных пигментов дают возможность предполагать, что заказной образ мог быть создан и собственно кремлевским мастером, что подтверждается близостью этого образа к иконам царского Благовещенского собора Московского Кремля – например, из пророческого чина главного соборного иконостаса, написанным в 1550–1560-х гг. и имеющим сходные пропорции вытянутых фигур, графику описей, принципы личнóго письма . Однако при сравнении с московскими иконами живопись «Усекновения» кажется менее объемной и плотной, более светлой по колориту, что объясняется не только индивидуальной манерой мастера, но и общим охристым фоном изображения, изначально предполагавшего драгоценный оклад. Не исключено и нестоличное происхождение художника, который мог работать в Москве, но сохранять местные особенности письма. Высокий профессионализм живописца публикуемой иконы сказывается прежде всего в свободном и точном авторском рисунке, предопределившем стройность и соразмерность композиции, конструктивную ясность архитектурных форм, уверенный абрис удлиненных вытянутых фигур. Отточенность линии заметна в драпировках одежд, манерно сложенных острыми складками на плаще воина, в миниатюрно выписанных деталях: вервии, связывающем руки пророка, золотой решетке в черном проеме темницы. С невероятной подробностью разработаны склоны горок; неспокойный ритм их мелких лещадок усилен белильными вспышками мелких «пяточек», красноватыми притенениями и ромбовидными «камешками». Аналогичная особенность встречается именно среди столичных памятников: так, например, решены горки на местных иконах придельных иконостасов придворного Благовещенского собора Московского Кремля, созданных в середине 1560-х гг. Возможно, мастер публикуемой иконы был одним из тех художников, которые оказались в столице после опустошительного пожара Москвы 1547 г. и работали над украшением кремлевских соборов. Камерные размеры, богатое убранство произведения и его иконография позволяют предполагать, что это была одна из заказных и чтимых в ближайшем окружении Иоанна Грозного моленных икон.
Подтверждением этому служит драгоценный оклад иконы, выполненный московскими серебряниками времени Михаила Федоровича и состоящий из позолоченных серебряных пластин с густым растительным орнаментом «фряжские травы», закрывающих поля и фон иконы (центральная часть его утрачена), с восемью прочеканенными киотцами с килевидным завершением. Вписанные в них святые, гравированные в эскизной манере, представлены в молитвенных позах перед поясными образами Спаса Вседержителя (на верхнем поле) и Богоматери Знамение (на нижнем). Утраченная верхняя пластина уже в XX в. была заменена новой, и трудно сказать, насколько та повторила замысел первоначального оклада (кроме центрального образа на ней помещены фигуры преподобных Зосимы и Савватия Соловецких). В боковых киотцах изображены апостолы Петр и Павел (их фигуры находятся на уровне образа Предтечи в среднике), в нижних – преподобные Сергий Радонежский и Макарий Фи[вейский]. Этот святой ассоциируется с образом московского митрополита Макария (1542–1563), бывшего архиепископом Великого Новгорода (что могло бы объяснить включение новгородского духовного символа в замысел памятника, однако известно, что патрональным святым владыки был пустынник Макарий Египетский). Тем не менее монашеская тема в убранстве оклада оказывается преобладающей.
Опубл.: Музей русской иконы. Восточнохристианское искусство от истоков до наших дней. Каталог собрания. Том. I: Памятники античного, раннехристианского, византийского и древнерусского искусства III–XVII веков / Под ред. И. А. Шалиной. М., 2010. Кат. № 25. С. 158–161 (текст И.А. Шалиной).