Святые благоверные князья Ярославские Феодор, Давид и Константин

Конец XV века. Ростовские земли (Ярославль ?)

62,2 × 49,6 × 2,7. Дерево (липа), две доски, две врезные односторонние шпонки, ковчег, паволока, левкас, темпера. Средник и поля иконы в древности были покрыты сплошным басменным окладом, следы от крепления венчиков и цат.

Происхождение не установлено. Приобретена для музея в 2008 г. в Ярославле. Ранее: собрание В. М. Момота (Москва). Инв. № ЧМ-462.

Раскрыта в 2008 г. В. М. Момотом.

Основа в верхних частях имеет несколько трещин, в том числе сквозную в правой доске с утратой авторской живописи, восполненной новым тонированным грунтом. Такие же вставки − по стыку досок, над нимбом Константина, в нижней части позема. Многочисленные мелкие утраты красочного слоя, реставрационные чинки, тонировки. В местах крепления сплошного басменного оклада, венчиков и цат − значительные выкрошки грунта. Живопись сильно потерта.

Образ святого князя Смоленского и Ярославского Феодора с сыновьями Давидом и Константином в соответствии с традицией русской княжеской иконографии представляет своеобразный тройной портрет правителя-отца с двумя чадами – наследниками престола. Композиционная схема восходит к изображению киевского князя Владимира с сыновьями Борисом и Глебом, но известна еще по образу муромских чудотворцев Константина с княжичами Михаилом и Феодором. Иконография «триад» киевских, ярославских и муромских князей, связанная с сакральной символикой числа три, соответствовала богослужебным текстам, в которых тройственный союз отца и сыновей воспевался как «чудесная троица» святых, «отражающих трисолнечный свет», «трех вкупе сияющих яко солнце».

Святой благоверный князь Феодор (1240?–1299), прозванный Черным, сын смоленского князя Ростислава Мстиславича, происходил из рода Всеволода Ярославича и Владимира Мономаха. Будучи первым правителем города Можайска, он женился на дочери ярославского князя Василия Всеволодовича и стал княжить в Ярославле, а с 1280 г. в течение нескольких лет управлял и Смоленским княжеством. Феодор прославился как мужественный воин и хитроумный дипломат, проявивший себя в отношениях с ордынскими ханами и участвовавший в военных операциях татар, что позволило ему укрепить положение Ярославского княжества. Согласно житию, Феодор, будучи в Орде, пленил красотой и смелостью монгольскую царицу, которая, «виде святолепное благородие лица его», пожелала выдать за него свою дочь, что и произошло после смерти первой жены князя. В результате значительно расширились владения Феодора, получившего тридцать шесть городов, в том числе Чернигов, Корсунь, Казань, а при дележе уделов еще и Переславль-Залесский, второй город после стольного Владимира. От принявшей крещение татарской царевны имел двух сыновей – Давида (1280-е – 1341) и Константина (около 1290 – 1310-е), ставших его преемниками на ярославском престоле.

Феодора жители Ярославля «на княжение прияти не хотяху», видя в его действиях протатарскую политику и ссылаясь на то, что престол в его отсутствие занимал «отечеству наследник» – его малолетний сын Михаил, родившийся от первого брака, с ярославской княжной. Вынужденное пребывание князя в Золотой Орде (1281–1293) отмечено его миссионерской деятельностью и активным строительством там православных церквей. Только после смерти сына Михаила Феодор смог (не без помощи татар) вернуться в Ярославль, где положил начало новой ветви ярославских князей, занимавших княжеский стол вплоть до потери городом самостоятельности в 1463 г. Возвращение княжеской семьи в Ярославль способствовало его процветанию: при княжеском дворе велось летописание, а сам князь ревностно заботился об усилении и благоустроении своего города и княжества, выступая заказчиком икон, богослужебных книг и строительства церквей. Святой Феодор почитался как неустрашимый воин, энергичный правитель, заступник Руси от нашествия иноплеменных, прославился своей богоугодной и благотворительной деятельностью, надолго оставив в народной памяти образ справедливого князя Святой преставился в 1299 г., приняв перед смертью схиму, и был погребен в подклете храма Спасо-Преображенского монастыря в Ярославле. Позже в ту же раку были положены тела его сыновей: Давида, занимавшего до 1321 г. ярославский престол, и рано умершего Константина, по прозвищу Улемец (татар. – «ученый»). В 1463 г., при последнем ярославском князе Александре Феодоровиче (Брюхатом), во время перенесения князей в новую гробницу произошло обретение нетленных мощей чудотворцев, тогда же прославившихся чудесами исцелений. Над их ракой была устроена каменная усыпальница с традиционным надгробным комплексом: «и гробницю хотя устроити камену, и покровом драгим окрыти и свещи поставити». По-видимому, торжественное прославление новых святых было последней попыткой поднять престиж и удержать княжество, в том же году потерявшее независимость и присоединенное к Москве.

О чудесах сообщили ростовскому епископу Трифону, который отнесся с недоверием к новым чудотворцам и, «неверием одержим… мняше волшебство быти», послал в Ярославль соборного протопопа Константина, который при дерзновенной попытке сорвать покровы с мощей был наказан – «омертве плоть его» – и выздоровел лишь после раскаяния и молитвы. После смерти в 1471 г. последнего удельного князя Ярославское княжество переходит под власть Ивана III, при котором и происходит канонизация святых. В предисловии к житию Феодора Ростиславича сказано, что оно было написано Антонием, иеромонахом Спасо-Преображенского монастыря «повелением великого князя и по поручению митрополита Филиппа» († 1473). Однако на самом деле это была инициатива монастыря, и почитание первых ярославских святых – князей Феодора с сыновьями – носило в конце XV в. не общерусский, а сугубо местный характер. Об этом свидетельствуют обстоятельства появления на раке князей шитого покрова с их портретным изображением (ГИМ), исполненного, согласно вкладной надписи, в Москве «замышлением и потружением» невестки последнего ярославского князя княгини Марии и положенного на гроб чудотворцев в 1501 г. Сохраняя традиционную форму, шитая летопись не называет имен ни московского великого князя, ни митрополита всея Руси, что было было невозможно, если бы канонизация проводилась «их повелением». Замалчивание имен московских владык, лишивших Ярославль независимости, подтверждает мысль о местном почитании святых.

Иконописные портреты святых ярославских князей появляются лишь к 1563–1564 гг.: фресковые изображения в Спасо-Перображенском соборе Ярославского монастыря, Архангельском соборе Московского Кремля, а также схожие средники двух одновременно написанных житийных икон из собрания ЯМЗ, в том числе храмовой из местного ряда иконостаса Спасского собора 1564 г. Все они варьируют одну иконографию: в центре возвышается благословляющий князь Феодор в схиме (иногда со свитком), положивший руку на плечо младшего сына. По обеим сторонам изображены вплотную приближенные к отцу небольшие фигуры юных князей Давида и Константина, развернувшихся к нему с молитвенно сложенными руками, в княжеских одеждах, но лишенные каких-либо атрибутов княжеской власти. Создание целого ряда торжественных образов ярославских чудотворцев Феодора, Давида и Константина с житием и чудесами, видимо, связано с началом общерусского прославления святых, житие которых в середине XVI в. вошло в царский список Великих Миней Четьих и весьма почиталось Иоанном Грозным.

Публикуемая икона относится к другой, наиболее древней иконографической традиции: представленные строго фронтально в полный рост фигуры святых князей повторяют характерный тип надгробного изображения и восходят к композиции шитого покрова 1501 г. с раки нетленных мощей чудотворцев. Погребение трех князей в одном гробу, отмеченное летописцем при обретении их мощей, предопределило необычную композицию покрова. Сильно вытянутые и тесно сближенные фигуры святых и монашеский образ Феодора, намного превышающий ростом сыновей, точно соответствуют словам очевидца события 1463 г.: «Лежали три князя великие, князь Феодор Ростиславич да дети его… поверх земли лежали. Сам же князь Федор велик… ростом был, и те у него Костянтин да Давыд под пазухами лежали, занеже менши его росто… во едином гробе».

На рассматриваемой иконе, как и на покрове, фигуры князей написаны отдельно стоящими: благословляющий Феодор в монашеской схиме, со свитком, Давид и Константин в княжеских шубах, накинутых на плечи, и шапках, отороченных мехом, и с мечами в руках, подчеркивающими высокое княжеское достоинство изображенных. Эта утраченная в XVI в. особенность, свидетельствующая о признании власти ярославского княжеского рода, могла появиться и удерживаться лишь в последние годы существования княжеского престола. В последующие столетия ни на одном из многочисленных изображений святых Феодора, Давида и Константина нет этой детали, не упоминаются мечи и в описаниях иконописных подлинников, тексты которых почти полностью сохранили яркий рассказ летописца.

На публикуемой иконе оба брата изображены совсем юными, невинными отроками. Симметричность фигур усилена колоритом их одежд, варьирующих одни и те же цвета. Небольшие размеры древней иконы свидетельствуют о сложении первой иконографии святых до их официальной канонизации. Следует отметить, что на Руси традиция небольших надгробных икон была известна: образы таких же размеров (ок. 65 × 50 см) стояли при гробах волоцких князей Ивана и Федора Борисовичей в начале XVI в. в Успенском соборе Иосифо-Волоколамского монастыря и представляли собой парные портреты погребенных и их небесных патронов.

Время создания публикуемой иконы – не позже конца XV в., что позволяет видеть в ней одно из первых, если не самое раннее изображение ярославских чудотворцев, близкое ко времени их прославления. Процесс канонизации святых обычно включал несколько этапов, но лишь с появлением житийного текста и богослужебного канона, предназначенного для исполнения в день церковной памяти, на раку возлагали шитый портретный покров, а рядом с мощами ставили надгробную икону с изображением святого. В Спасо-Преображенском соборе такой поминальный комплекс возник не ранее конца 1480–1490-х гг., о чем свидетельствует древнейший покров с изображением святых Феодора, Давида и Константина, шитье которого началось не ранее конца 1490-х гг. и завершилось торжественным возложением его в 1501 г. Этим временем следует датировать и первую надгробную икону чудотворцев. Скорее всего, публикуемый памятник является одной из ее реплик (может быть, сделанной для ростовского архиерея?), хотя нельзя исключить, что именно он и предназначался для украшения усыпальницы новоявленных святых. О том, что в древности это был почитаемый образ, свидетельствует некогда украшавший его богатый оклад: серебряная басма, венцы, цаты.

Стилистические особенности иконы позволяют предполагать ростовское происхождение мастера. Об этом говорят легкие, вытянутые и стройные фигуры с мягкими обтекаемыми силуэтами и четко ограниченными контурами на светлом желтом фоне, редкие и прямые драпировки одежд с заостренными и угловатыми формами, полупрозрачные жидкие краски, но особенно – типичный для ростовской живописи колорит, основанный на синих, коричневых, неярких красных и желтых цветах. Памятник обнаруживает близкое стилистическое сходство с иконами «Архангел Михаил» последней четверти XV в. из ГМЗРК и «Борис и Глеб» из собрания А. И. Анисимова (ГТГ), созвучными с ним пропорциональным, колористическим и образным строем хрупких и чуть угловатых фигур. Характер темного личнóго письма, отличающегося ровным оливковым санкирем и плотным охрением, без использования пробелов, восходит к приемам мастеров деисусных икон середины XV в. из церкви Параскевы Пятницы на Всполье в Ярославле (ЯХМ). Особенно стиль исполнения ликов ярославских чудотворцев близок к палеосным фигурам на иконе конца столетия «Богоматерь Одигитрия с избранными святыми» из церкви Василиия Великого в Угличе (ЯХМ). Изображения роднит не только характер оливково-охряной моделировки, но и характерный рисунок.

Опубл.: Музей русской иконы. Восточнохристианское искусство от истоков до наших дней. Каталог собрания. Том. I: Памятники античного, раннехристианского, византийского и древнерусского искусства III–XVII веков / Под ред. И. А. Шалиной. М., 2010. Кат. № 4. С. 58–61 (текст И.А. Шалиной).