Царские врата (правая створка)
Третья четверть XVI века. Псков
183,5 × 41,7 × 3,0. Дерево (сосна), две доски (широкая и узкая), три врезные односторонние шпонки (верхняя скошена по диагонали), ковчег, паволока, левкас, темпера.
Происходит из Покровской церкви бывшего Княже-Озерского мужского монастыря в селе Озерá Гдовского района Псковской области. Обнаружена в 1972 г. вместе со створкой от других Царских врат и фрагментом сени. Находилась в собрании А. А. Кокорина (Москва). Приобретена для музея в 2010 г. Инв. № ЧМ-517.
Раскрыта от потемневшего лака и загрязнений и реставрирована А. А. Кокориным в 1972 г. В местах утрат подведен новый левкас с тонировками, незначительные дописи в среднем клейме, на нимбах и частично на фоне – новое золото.
Сохранилась только правая створка врат. Значительные утраты до паволоки по всему нижнему и левому полю, нижнему клейму: на поземе, седалище, за спиной Луки и за правой палатой. Вставки нового левкаса с тонировками по левому краю, справа от ангела – на месте сквозного отверстия от гвоздя, заходящие на крыло и фон. Осыпи красочного слоя на зеленых палатах верхнего клейма. Многочисленные мелкие выпады авторской живописи, залевкашенные и тонированные. Золото фона, черневой орнамент на полях и синяя краска потерты.
Царские врата, от которых уцелела лишь правая створка, относятся к наиболее древнему типу памятников с простым однолопастным луковичным завершением, получившему распространение в древнерусском искусстве в XIV–XV вв. В XVI столетии форма верхней части алтарных дверей усложняется, приобретая многолопастную форму, часто с завитками у основания. Поэтому публикуемую створку можно считать архаичной: древнее очертание навершия лишь намечено рельефом, сливаясь в единый силуэт с основанием врат.
Традиционное для верхней части изображение сидящей на троне и покорно склонившей голову Богородицы с пряжей в руках относится к очень редкому, если не уникальному, варианту иконографии. Как на ранних иконах московского круга, Мария восседает на двух лежащих на троне подушках и облачена в мафорий таким образом, что один его конец перекинут через колено и спадает вниз причудливо сложенной длинной складкой, дважды обнажая синий хитон, украшенный крупными золотыми звездами. Особенное положение поднятых прямо на уровне груди рук Марии (одной рукой Она держит клубок с тянущейся от него алой нитью, другой, освобожденной от складок мафория и отведенной в сторону, – принимает спускающийся конец нити) в точности повторяет композиционный прием более ранних псковских памятников, особенно иконы «Благовещение» из иконостаса церкви Николы со Усохи в Пскове (около 1536). Редчайшей деталью рассматриваемой сцены является реалистически точно изображенное веретено с намотанной на него пряжей. В псковских иконах этого сюжета (ЧМ-516) варьируется форма храма, завершенного объемным сводом с позолоченными кессонами, напоминая о метафорических сравнениях Богородицы с «одушевленным храмом».
Однако самая необычная черта сцены – архитектурный образ трона Богоматери, обрамленной высокой полукруглой крепостной стеной, образующей своеобразную спинку Престола Небесного Иерусалима. Мотив круглящегося обрамления трона (=амвона) на Руси появляется в изображениях Благовещения в XIV в., подчеркивая литургическую символику образа Марии, воспеваемой как «трон Премудрости Божией», «златое седалище Царя Небесного». Особенно широкое распространение похожий на форму амвона престол Богородицы в сцене Благовещения получает именно в Пскове. Подчеркнем также, что мотив круглящейся или обнимающей композицию стены в разных сценах («Благовещение», «Омовение ног», «Преполовение») – одна из самых характерных особенностей псковской живописи второй четверти – середины XVI века.
Но ни в одном из известных памятников архитектурный вид престола не выявляет столь образно и последовательно значение Богородицы как военного палладиума, защитницы и покровительницы града-крепости. Возможно, это связано с особыми представлениями о защитной роли Девы Марии в сложной военной истории Псковской земли, где каждый пригород служил крепостью, в центре которой обязательно возводили храм или престол в честь Богородицы. Редкая иконография створки в точности повторяет изображение навершия райских врат чуть более раннего времени (1550-х гг.) из собрания С. П. Рябушинского (ГТГ), атрибутируемых обычно как московский памятник, однако, на наш взгляд, написанных одним из ведущих псковских мастеров. В таком случае те и другие Царские врата восходят к одному иконографическому источнику, вероятнее всего сформировавшемуся именно в Пскове. Еще красноречивее об этом говорит сравнение изображений евангелистов в клеймах двух створок, совпадающих вплоть до деталей не только с этим памятником, но еще в большей степени с Царскими вратами середины XVI в., происходящими из довоенного собрания Псковского музея (ныне в НГОМЗ, Инв. № ДРЖ 1017, 1018. Размеры 178 × 41, 178 × 42,3), являющихся точной аналогией публикуемому произведению.
Все они относятся к чрезвычайно редкому типу алтарных дверей, на которых представлены не только образы четырех евангелистов, но и их живописные символы, размещенные в отдельных «небесных» клеймах. На левой створке (ГТГ) располагаются изображения Иоанна Богослова с Прохором и крылатым львом над ними, а также евангелиста Марка с орлом. На правой – образы евангелиста Матфея с летящим ангелом над ним и Луки с крылатым тельцом. Изменение привычного порядка евангелистов, как теперь становится ясным, – типичная псковская особенность (ЧМ-519). Все фигуры апокалиптических животных даны в полный рост, с закрытыми Евангелиями и размещены на «облачном» фоне: в темно-синих прямоугольных клеймах, вписанных в один ковчег с евангелистами.
В отличие от более поздних алтарных врат такой иконографии (конец XVI в., ГМЗРК) фигуры животных, лишь развернувшиеся к стыку створок, еще разнонаправлены, что может отражать неустойчивость иконографической традиции, формировавшейся как раз в середине XVI в. Однако соотнесение изображений евангелистов и их символов вполне согласуется с текстами Анастасия Синаита и Иринея Лионского , но особенно – Феофилакта Болгарского (XI в.), распространенного на Руси с конца ХIV в. в качестве предисловия к Евангелию: «Еже убо от Иоанна имать львов лице, цесарско бо лев и владыческого сана, Божества Слову зачять рек – в начале бе Слово. А еже от Матфеа человеколично, от еже бо по плоти рождениа и въчеловечениа Слову начат. От Марка же орлу прикладаемо, от пророчества бо начат Иоаннова, пророчска же благодать провидительна сущи, и остро далнеа видящи, орел есть, реша бо орла острозрителна быти […]. Тельцу же подобно еже от Лукы, тем же и от священства Захариина начат, о гресех людскых кадящу, и телец бе жрем тогда о гресех».
Мастер публикуемой створки, безусловно, копирует врата из собрания С. П. Рябушинского и Новгородского музея – только этим можно объяснить целый ряд недоразумений, возникающих при изображении архитектуры, например странной пирамидальной конструкции в клейме с портретом Луки, в котором колонна с облачной капителью на фоне киноварного велума (как на образце) превратилась в единую красную плоскость. Мастер не повторяет тексты на разлинованных под письмо свитках и листах в руках евангелистов, чуть упрощает детали и рисунок орнаментов на архитектуре, но вместе с тем в поисках нового образа прорезает плоскости зданий и седалищ круглыми «бойницами» и окнами. Створка повторяет даже характер орнамента на карнизе Царских врат из ГТГ, что свидетельствует о сходном бытовании памятников или о работе мастеров, принадлежавших к одному кругу.
Однако художественные особенности публикуемой створки позволяют связывать ее уже со следующим этапом развития живописи Пскова – с третьей четвертью XVI в. С немногочисленными памятниками этого времени врата объединяет пластическое и колористическое решение плотной красочной поверхности, с почти эмалевыми по своей структуре пигментами. Для этих икон характерны резкие диссонирующие сочетания малахитово-зеленых и синих, розовых и буро-красных цветов, многочисленные белильные обводки, выделяющие архитектурный каркас построек, а особенно личнóе письмо, с объемным и мягким многослойным охрением, оставляющим в тенях большие участки зелено-коричневатого санкиря; подробно (что не было характерно для более ранних псковских памятников) прописанные черты лица. Все это, а также пастозные белильные оживки на одеждах напоминают манеру письма таких икон, как «Богоматерь Владимирская, с протоевангельским циклом» (1560–1570-е, ПГОИАХМЗ). Определенное сходство живопись створки обнаруживает с праздничными иконами иконостаса церкви Покрова Княже-Озерского монастыря, где врата и были обнаружены.
Особый живописный эффект придает Царским вратам трехслойное орнаментальное решение полей золотом и черной краской, имитирующее технику чернения по позолоченной поверхности или богатую резьбу. Этот прием объединяет памятник с другими псковскими Царскими вратами из Новгородского музея и створкой Музея русской иконы, обнаруженной в том же погосте Озерá (ЧМ-519). Пластически сложный гнущийся орнамент из жгутов и листьев, напоминающий деревянные резные рамы иконостасов, включает медальоны с красными херувимами и образы апостола Филиппа (АП(л) ФИЛППЪ) и мученицы Акилины (ОА(гиос) АКИ(л)НА), явно связанные с заказным характером памятника. Они продолжают традицию псковских икон и Царских врат с изображением соименных или патрональных святых, как на сени из собрания Музея русской иконы (ЧМ-518), но оказываются вполне созвучными иконографии новгородских памятников, о чем свидетельствует сходный прием убранства алтарных дверей из церкви Петра и Павла в Кожевниках (около 1560). Уникальная особенность публикуемой створки – позолоченные «личины», органично вписанные в пластическую ткань орнамента. Не исключено, что в древности их было больше, но в позднее время из соображений благочестия маскароны были стерты и замазаны масляной краской.
Створка из собрания музея относится к чрезвычайно редким по иконографии и художественному стилю памятникам живописи Пскова времен Иоанна Грозного. Она была выполнена в одной мастерской, что и Царские врата из собрания Новгородского музея.
Опубл.: Музей русской иконы. Восточнохристианское искусство от истоков до наших дней. Каталог собрания. Том. I: Памятники античного, раннехристианского, византийского и древнерусского искусства III–XVII веков / Под ред. И. А. Шалиной. М., 2010. Кат. № 20. С. 132–137 (текст И.А. Шалиной).